Однако чегой-то я расслабился на дискуссии и отвлёкся от написания своего гнусного пасквиля.
Вернёмся же к основам и первоисточникам, так сказать.
"Именно магией покорили буддистские ламы сердца и воображение тибетских жителей и монгольских кочевников" ("Сатанизм для интеллигенции", гл. "Шамбала зияющая"). Этим эпохальным заявлением предваряет диакон своё повествование о проникновении буддизма в Монголию. То есть г-н Кураев решил углубиться в историю, что весьма похвально.
И зря мы его похвалили. - Потому как в качестве основного источника Андрей Вячеславович решил использовать не летописи, не научные работы, и даже не завалящий учебник, - а всё тот же роман Фердинанда Оссендовского "И звери, и люди, и Боги". Именно оттуда мы узнаём удивительные факты о возникновении монгольского буддизма:
"В этот день хан Хубилай призвал в себе лам, молящихся разным богам, и потребовал, чтобы они открыли ему, как и во что они верят. Только один лама хранил молчание. Наконец он, насмешливо улыбнувшись, сказал: „Великий император! Прикажи каждому из нас продемонстрировать мощь своих богов, совершив чудо, а потом суди, чей Бог лучше“. Хубилай-хан, последовав совету, приказал ламам показать, на что способны их боги, но сконфуженные ламы только молчали, расписавшись в собственном бессилии. – „Тогда сам покажи могущество твоих богов“, – сказал император ламе, поставившему такое условие. Лама, не говоря ни слова, посмотрел на императора долгим взором, затем перевел взгляд на всех собравшихся и простер перед собой руки. В ту же минуту золотой кубок императора оторвался от стола и поплыл к губам властелина. Сделав глоток, император почувствовал сладостный вкус напитка. Все стояли как громом пораженные, а император произнес: «Твой Бог станет и моим Богом; ему будут молиться все мои подданные. Но расскажи, какой ты веры? Кто ты и откуда пришел? – Учение мудрейшего Будды – моя вера. А сам я – пандита-лама, Туржо Гамба, из далекого и славного монастыря Сакья в Тибете, где обитает воплощенный в человеческом теле дух великого Будды, его мудрость и сила" (цит. по "Сатанизму для интеллигенции").
Я не знаю, откуда выкопал свою историю про стаканы Оссендовский. В романе сказано, что это было поведано ему Богдо-Гэгеном. Однако заведомо известно, что в реале Богдо-Гэген с Оссендовским чаи не распивал и задушевных бесед с ним не вёл. Это с Унгерном Богдо общался. Оссендовскому же подобное общение было не по чину. Во дворце Богдо-Гэгена Оссендовский был всего однажды: сопровождал Унгерна. Причём на аудиенцию Оссендовский допущен не был.
Поэтому всё, что пишет Оссендовский о своих беседах с Богдо-Гэгеном - вымысел; что вполне естественно для художественного произведения. Но помилуйте, - зачем же использовать художественное произведение в качестве исторического источника? Разве о.Андрей, читая "И звери, и люди, и Боги", - не знал, что держит в руках приключенческий роман известного польского беллетриста? Так зачем же тогда пересказывать нелепую историю про летающие стаканы, в которой китайский Император (он же – Великий хан Монголии) и его придворные мудрецы выглядят как "тупой и ещё тупее"? Неужели Кураев и впрямь настолько наивен, что поверил, будто Император никогда не видел фокусов? Да полноте, никаких проблем с развлечениями у Императоров отродясь не было.
Дабы впредь никому не повадно было уродовать историю и утверждать, что буддизм проник в Монголию на летающих стаканах, - рассказываю, как оно было на самом деле. Когда Великий хан Угэдэй решил завоевать Тибет, он выслал вперёд отряд Годан-хана. Отряд малость покуролесил на границах и привёз в ставку сведения о Тибете. В числе прочего Годан-хан сообщил, что в Стране Снегов большим влиянием пользуется мудрец Кунга Джалсан Сакья-пандита. Угэдэй заинтересовался таинственным мудрецом и пригласил его к себе. Кунга Джалсан в сопровождении двух учеников нанёс визит Великому хану. Результатом беседы Хана и пандиты стало следующее : хан Угэдэй принял буддизм (а вслед за ним – высшая монгольская аристократия); завоевание Тибета отменилось ; возник знаменитый монголо-тибетский альянс, сыгравший немалую роль в истории; кроме того, именно с того визита между Ханами и Тибетом впервые были установлены отношения чой-йон (наставник – покровитель): они подразумевали, что монгольские ханы покровительствуют Тибету, а Тибет даёт наставников Ханам.
Таким образом, когда Хубилай-хан взошёл на трон, он уже имел наставника-тибетца. Наставником был Пагба-лама, и именно он участвовал в знаменитом философском диспуте между буддистами и даосами, - после которого Хубилай сделал буддизм государственной религией, поскольку семнадцать сильнейших даосских учителей, побеждённые в споре, были вынуждены принять буддизм (правило тогдашних философских диспутов гласило, что побеждённый принимает религию победителя). Не знаю, каким образом этот диспут трансформировался в летающие стаканы, - но в «Стихах о ниспровержении учителей Цюаньчжэнь» он описан так:
«Стрела, несущая истинные учения
Снабжённая ваджрным наконечником логики
Была помещена на тетиву анализа
И выпущена стрелком вдохновенной речи»
Вот так. Всё просто и скучно: логика, анализ, риторика. Никакой тебе романтики в виде самодвижущейся кухонной утвари. Если бы г-н Кураев хотел узнать правду, это не составило бы ему ни малейшего труда. Другой вопрос, что в реальной истории некуда ввернуть страшилку про колдунство, - а кроме того, диакону как-то неудобно будет рассуждать о примитивности кочевников, если читатель будет знать, что оные «примитивы» имели вкус к философским диспутам. Опять же, зная правду, настырный читатель может спросить, - а почему ни один (!) православный священник не сподобился отмиссионерить ближайшего монгольского Хана? – А что, прямая выгода отчизне: Орда подчинялась бы русскому Патриарху. Однако проблема в том, что христиане не привыкли доказывать и обосновывать свою мысль; их религия получала активное распространение только при помощи государства. Или, как оно видно на примере кураевского миссионерства, - при помощи лжи. Однако таким макаром – много не намиссионеришь. Ложь, равно как и насилие, - штука обоюдоострая.
Впрочем, наше лирическое отступление затянулось. Пора вернуться к опусу о.Андрея.
Поведав читателю о шайтан-стаканах, Андрей Вячеславович заключает этот рассказ пугающим абзацем о жёлтой угрозе: «Через магию проникнув в Монголию, ламаизм совсем не собирался на этом ограничивать свое распространение. В начале XVII века буддизм распространился и среди западных кочевников, в том числе среди калмыков, откочевавших на Нижнюю Волгу… И собирается идти дальше» («Сатанизм….», гл. «Шамбала зияющая»). На этом месте читатель, очевидно, должен сильно устрашиться: шутка ли, буддизм подкрался незаметно. Для закрепления достигнутого успеха Кураев добавляет: «Руки Далай-Ламы тянутся к России».
Вероятно, по задумке автора, руки Далай-Ламы должны пронять самых стойких.
Там ведь, как мы уже узнали из предшествующего рассуждения Кураева о тантризме, - не одна рука, а целых две. Белая и чёрная. Тянущиеся из жёлтой веры. При этом обе – тантрические и равномерно длинные.
Далее говорить Андрею Вячеславовичу вроде не о чем, - но сказать хочется. Поэтому он решает доказать, что тибетские ламы поддержали Октябрьскую революцию. Мысль об этом настигает Кураева не сразу, - а настигнув, захватывает целиком. Привожу здесь траекторию победного шествия мысли о тибетских ламах – пионерах высокогорного коммунизма.
«Не только Рерихи, но и сами тибетские буддисты действительно могли считать, что бунт большевиков против Бога есть торжество их веры» («Сатанизм…..», гл. «Шамбала зияющая»).
Вот. Здесь Мысль диакона начинается. Заметьте: начинается с формулировки «могли считать». Это помогает избавиться от закономерных вопросов навроде «А не начхать ли тибетским буддистам на вашего Бога и на бунт против него?» - Оно, конечно, начхать. Это очевидно. Но не можем же мы, в самом деле, утверждать с полной вероятностью, что тибетские буддисты не могли считать так или иначе. Теоретическое «могли считать» - это недоказуемо и неопровержимо. Навроде существования того самого Бога, против которого бунтовались большевики (по мнению Кураева, разумеется; адекватные люди Октябрьскую революцию обычно считают скорее политическим, нежели религиозным событием).
Утвердив на «могли считать» свою небольшую победу, о.Андрей продолжает наступление Мысли: «Джа-лама, хоть и был позднее убит коммунистами, но все же помог им в борьбе с белыми отрядами» («Сатанизм….», там же)
Упс. Стало быть, Джа-Лама, астраханский калмык, работавший сперва на Российскую Корону, а потом – на себя против всех, - нежданно стал тибетским красным партизаном? Но этого Кураеву мало, ибо Мысль уже овладела им: «Сухэ-Батор сложил песенку, смысл которой в том, что отряды красных монгольских партизан прямиком идут в Шамбалу» («Сатанизм…», там же). Угу. Ещё один типичный коренной тибетец, - Сухэ-Батор. И что худого в том, что он пел песенку? Кстати, для справки: Сухэ-Батор – он, конечно, был за красных. Но своеобразно. Когда в Монголии приключилась революция, Сухэ-Батор заявил, что Монголия будет строить коммунизм, но с сохранением теократической монархии в лице Богдо-Гэгена. И при жизни Сухэ-Батора ни у Богдо, ни у ламства проблем не было.
Однако Кураев, вероятно, решил, что один калмык + один монгол – это явно не все тибетцы. Поэтому тибетцев он решил добавить. Кто же стал тибетцами на этот раз? Рериховские Махатмы. То есть сказочные персонажи. Ей-богу, после этого я не удивлюсь, если в следующий раз тибетским монахом-коммунистом станет Курочка Ряба. А что – типичная красношапочница.
Своих Махатм Рерихи никогда не считали обыденными, посюсторонними существами. Рерихи отродясь не встречали живого Махатму, - они посредством транса контактировали. Так зачем же приплёл Махатм Кураев? Просто потому, что вовремя не вспомнил про Рябу или про Микки Мауса? Однако Мысль несёт диакона и не оставляет времени задуматься над абсурдностью повествования. Посетовав на то, что Махатмы приветствовали советскую власть и разрушение Церкви, - о.Андрей восклицает: «Откуда же такая ненависть к Православной Церкви и такое восторженное приятие большевистского атеизма у тибетских религиозных наставников? … Казалось бы, монахи должны были бы сдержанно отнестись к богоборческому режиму. И вдруг – такой порыв ненависти, исходящий от духовных вождей северного буддизма, и донесенный Н. Рерихом до Москвы…» («Сатанизм…», там же).
Ну и с каких пор Махатмы Рерихов стали монахами и религиозными наставниками? Что характерно, диакон сам утверждал в других местах той же (!) книги, что означенные Махатмы – это черти. Нечистая сила то есть. Чистая она или нечистая –я не знаю, не протирал. Но факт, что существуют те Махатмы исключительно в воображении Рерихов. Так зачем же Кураев называет тибетскими монахами рериховских микки-маусов?
На пике возмущения антисоциальным поведением сказочных героев, Мысль наконец-то отпустила обессиленного диакона. Поэтому без всякой связи с предыдущим повествованием он утверждает, что большевикам сочувствовали и многие западные мыслители. Что мир потерял Христа, - и потом как бы невзначай Кураев заявляет, что таким вот образом «ламское предвидение… даёт уже зримые плоды». Что, к чему – да какая разница? Нам за логикой диакона не уследить, диакон же за ней следить и не стремится. Главное – текст получился велеречивым и насыщенным. Тут тебе и гроб, и магия, и партизаны, и чебурашки, и даже утраченный Христос. - Как говорил г-н Першин-Даурский, «любовь, и черти, и цветы». Да простит меня Оссендовский, роману которого Першин адресовал некогда эту характеристику. Потому как роман Оссендовского гораздо интереснее кураевских опусов. Оссендовский фантазирует, но не льёт грязь; Оссендовский не допускает таких языковых ляпов, как «предвидение, дающее зримые плоды». Оссендовский не выдаёт своих чебурашек за действительность, однако в его романе есть вполне достоверные, не-чебурашечные фрагменты – например, записи бесед с Унгерном (достоверность подтверждается тем, что Унгерн сии записи завизировал лично). У Кураева же – ровным счётом наоборот: декларируется достоверность, а обнаруживается… А ничего не обнаруживается. Пусто там. Только ненависть автора к объектам повествования – и развесистый чебурашечий плюш.
Автор
Тема: Кураев о Буддизме (Прочитано 88699 раз)