Потому что не хочу, чтобы христианские церкви сменились изваяниями «родных богов» вроде того красаучега
http://img.tyt.by/n/fotofact/10/3/1862117.jpg , что выловили надысь в Беларуси из реки с подобающим названием Дрисса.
А если серьёзно, то мне не совсем ясно, что это значит – быть язычником. По большому счёту, понятие «язычество» имеет смысл только в религиозном контексте иудаизма, из языка которого оно к нам и пришло («язЫки», «народы» – буквальный перевод евр. goyyim). В этом смысле язычество – это всё нееврейское, всё, принадлежащее народам, кроме еврейского. Естественно, употребление этого понятия в подобном иудеоцентристском контексте неевреями (христианами, мусульманами и пр.) от своего имени является просто глупостью, потому что в ответ евреи имеют полное право заявить употребляющим: вы – не мы, и уже в силу этого вы – язычники.
Если же, учитывая, что это понятие уже давно прочно вошло в наш язык и никуда в обозримом будущем из него не денется, попытаться определить его вне рамок иудеоцентризма, то вариантов здесь будет множество, и каждый из них может быть подвергнут законным сомнениям. Даже самый очевидный из них – язычество как многобожие, противостоящее единобожию. Но то же самое (православное) христианство в строгом смысле не является единобожием, потому что отрицает за Богом вообще какое-либо число, а его троическое богословие, призванное указывать на эту сверхчисленную природу Бога, подвергается осуждению со стороны иудеев и мусульман как раз за мнимый политеизм.
Поэтому я вообще не вижу смысла в рассуждениях о язычестве как таковом. При этом, на мой взгляд, оправданным может быть рассмотрение отдельных смысловых элементов, достаточно часто связывающихся с этим понятием. Возьмём в качестве примера ощущение единства человека с природой. Простой взгляд на историю европейской культуры свидетельствует, что его угасание и повторное возрождение с христианством почти не коррелирует. Греки утрачивают его около VI века до Р.Х. (под греками и пр. имеются в виду, естественно, образованные классы этих народов, хотя бы потому, что именно их литературное творчество находится в нашем распоряжении). Верный признак – появление аллегорической экзегезы мифов, свидетельствующее, что мифы уже перестали переживаться непосредственно и стали предметом отвлечённого осмысления.
Подобный переход в римской литературе заметен шестью веками позже. Если в «архаической» поэзии Катулла и его современников живое чувство природы присутствует ещё в полной мере, классики Золотого века его уже ощутимо утрачивают. В романской литературе оно будет вновь возрождено лишь поэзией провансальских трубадуров в XII в. Когда это произошло в литературе Греции, не берусь сказать точно в силу недостаточного знакомства со средне- и новогреческой словесностью, но рискну предположить, что в начале XIX в. – в период греческого национального возрождения.
В пластических искусствах (прежде всего, в скульптуре) Греции шестое столетие до Р.Х. знаменуется переходом от архаического стиля к классике. Известна теория о романтизме и классицизме, сменяющих друг друга в европейском искусстве. Знаменательно, что это чередование в значительной степени совпадает с периодами затухания-оживления чувства природы. Появление «романтической» готики происходит одновременно с возрождением в провансальской поэзии «языческого» восприятия окружающего мира, собственно романтизм на рубеже XVIII-XIX вв. совпадает с неоготическим ренессансом, последняя вспышка европейского мифологического сознания в начале XX в. сопровождается, в числе прочего, сознательным возвратом в пластических искусствах к образам греческой архаики.
Говорить о сознательных антихристианских настроениях можно говорить только в последнем случае. Большинство романтиков не шли дальше вполне естественного отвержения протестантизма с его семитическим антииконизмом и пр. в пользу католицизма. Т.е., как я уже сказал, корреляции между живым чувством природы (или его отсутствием) и христианством практически нет.